4. Анри Труайя "Марина Цветаева": опыт дружелюбной биографии

Анри Труайя занимает особое место во французской литературе: родившись в Москве в 1911 г. в семье обрусевших армян (его настоящее имя -Левон Асланович Торосян (Лев Асланович Тарасов)), он ребенком вместе с родителями попал во Францию, поступил в лицей, выучил в совершенстве французский и в 26 лет дебютировал с романом «Обманчивый свет».

Новости СМИ2

Происхождение объясняет интерес писателя к русской классике и ее представителям: его биографии знаменитых поэтов и писателей вошли в золотой фонд французской литературы. Биография Цветаевой - одна из многих, написанных им.

Первое, что бросается в глаза при прочтении "Марины Цветаевой" - это легкая, спокойная интонация, приятно отличающаяся от иных отечественных биографий поэтессы, в которых все - надрыв и терзания. Отчасти эта легкость порождена, конечно, местонахождением автора: как говорила Ахматова по другому поводу, "его здесь не стояло", а издалека даже репрессии кажутся не такими ужасными. Впрочем, Труайя во всех случаях склонен скорее высветлять краски, чем сгущать их (возможно, тут сказалось и влияние французской культуры). Тем не менее французская легкость и ясность слога достигают результата: книга "хорошо идет" и вполне может быть рекомендована подросткам, ничего не знающим о Цветаевой и только начинающим изучать ее творчество.

Вторая черта книги Труйая - теплое отношение к героине. Увы, не всегда оно идет на пользу достоверности. Например, самый трагический и скандальный эпизод в жизни Цветаевой - историю гибели ее младшей дочери Ирины - он подает так: " И поскольку она уже просто не могла видеть, как маленькая Ирина, которой вот-вот должно было исполниться три года, чуть ли не умирает с голоду и чахнет день ото дня, то и стала советоваться с друзьями, чем тут можно помочь. Ей дали добрый совет: поместить малышку в детский приют в Кунцеве, неподалеку от Москвы. Там, говорили люди, которым Цветаева безусловно доверяла, за ней будут лучше ухаживать, там ее будут лучше воспитывать, а главное, там ее будут лучше кормить. Уставшая бороться Марина согласилась с разумным на первый взгляд предложением и отдала дочку в приют. [86] Вообще-то, никому в этом не признаваясь, она испытала облегчение, оставшись вдвоем со своей дорогой Ариадной.

Тут мы имеем вольное - или невольное - искажение фактов. Приют отнюдь не был необходимостью: Ирину вообще-то предлагала взять в деревню ее родная тетка - Елизавета Эфрон, у которой девочка прожила одно лето, но Цветаева категорически отказалась (вопрос, знал ли об этом автор). Далее, у Труайя Цветаева отдает в приют одну Ирину, "оставшись вдвоем со своей дорогой Ариадной", но на самом деле она отдала обеих дочерей, причем - важный нюанс - под чужим именем, скрыв, что они ее дети. Однако в главном биограф точен: "Когда Цветаева была недовольна каким-то своим стихотворением, она засовывала его в дальний ящик, чтобы поскорее забыть о нем. Вот и Ирину она засунула в такой «ящик» – в кунцевский приют. Ей было достаточно Ариадны. Она сделала свой выбор. Раз и навсегда". При этом от оценки поступков своей героини Труайя отказывается, предоставляя делать выводы читателю. Подобный подход мне импонирует, но при условии точного воспроизведения всех фактов.

Третья черта биографической книги Труайя - активное цитирование самых разных текстов, прежде всего цветаевских стихотворений, прозы и писем. Но он активно использует и воспоминания современников, позволяя увидеть Цветаеву глазами других людей. Ничего необычного для данного жанра в подобном приеме нет, и я упоминаю о нем для того, чтобы подчеркнуть добросовестность автора, старательно поработавшего с источниками.

Эту книгу можно смело рекомендовать всем, кто хотел бы познакомиться с биографией Цветаевой, не слишком в нее углубляясь. Литературоведческим анализом книга не перегружена, зато основная событийная канва изложена в ней точно. И уж, конечно, трудно не согласиться с выводом писателя, изложенным в заключительном абзаце книги:
Еще и сегодня, когда мне случается размышлять о гибких отношениях между искусством и политикой, между жаждой жизни и жаждой творчества, между ностальгией по родным просторам и охотой к перемене мест, между взаимодополняющими друг друга в очаровании русским и французским языками, я думаю о Марине Цветаевой. Как будто эта неординарная личность, вобравшая в себя столько безумия и столько горя, аккумулировала это все лишь для того, чтобы на своем примере научить – по принципу противоположности – других, как быть мудрыми.