Глава шестнадцатая
Ошен, раскинувшийся на морском берегу, был окружён невысокими горами, поросшими миртом и лавром. Подъём в гору был несколько утомительным, зато когда начался спуск, перед Кеннелом открылась восхитительная панорама города. Его широкие улицы стремились к порту, где покачивалось на синих волнах множество гордых белых птиц - парусников, среди которых величественно красовался огромный фрегат. За кораблями виднелся небольшой зеленый остров. Начинающийся день обещал быть жарким, но свежий ветер, доносившийся с моря, намекал, что погода может измениться.
Спустившись в город, где на тенистых площадях били небольшие фонтаны, а дома по обычаю красили в яркий цвет охры, Кеннел остановил коня у первого попавшегося трактира, открытого в столь ранний час. Народу в нем еще не было, и румяная хозяйка охотно поболтала с приезжим. Кеннел ещё не успел доесть свой завтрак и выпить кружку пива, как уже узнал все, что хотел, о бывшем адьютанте принца и о его семье, проживавшей в здешних местах более трехсот лет.
Полковник Густав Ринальди действительно вернулся в родной город четыре месяца тому назад поздним вечером, в сопровождении всего одного слуги, причем не здешнего, а привезённого им из столицы. Приехав, он не навестил никого из многочисленных родственников, вызвав сильное недоумение и даже обиду последних, и сам своём доме не пожелал никого принять, так что с ним никто после возвращения не общался. Просидев за запертыми дверями около двух недель - и вызвав тем самым множество сплетен и пересудов, полковник Ринальди неожиданно покинул свой особняк и перебрался на Лебяжий остров, принадлежавший его семье. На этом острове его покойный отец, большой любитель рыбалки, построил когда-то небольшой домик, в котором после его смерти никто не жил. Люди, бывавшие в этом домике, рассказывали, что он состоит из двух крошечных комнат, обставленных крайне скудно - в одной кровать, в другой стол и несколько стульев. Кроме этого дома, на острове нет другого жилья, и вообще ничего нет, кроме нескольких рощ и родника, дающего пресную воду.
На острове полковник Ринальди поселился в обществе все того же слуги, раз в неделю, по пятницам, приплывавшего на лодке в город, чтобы купить на рынке продукты и другие необходимые вещи. Сам полковник никогда не покидает остров. Говорят, что Ринальди написал письмо губернатору, которое передал слуга и в котором он объяснил, что испытывает пристрастие к уединению и просит его не беспокоить. Что это означает, так никто и не понял. По городу ходит множество предположений о причинах такого странного поведения, но точно никто ничего не знает.
Конечно, любопытные друзья семьи Ринальди нашли бы повод появиться на острове, но слуга привез туда огромную собаку весьма угрожающего вида. Ходят слухи, что какой-то рыбак, случайно высадившийся на остров, был чуть ли не загрызен насмерть этой собакой. А другие говорят, что никакого рыбака не было... но собака точно есть, её видели те, кто проплывал мимо Лебяжьего островв на лодках. Всё это очень странно и совершенно не похоже на полковника Ринальди, каким его здесь все знали.
Тут в трактир заглянули ранние посетители, и хозяйка переключилась на них, а Кеннел погрузился в размышления. Можно было бы пойти официальным путем, то есть посетить губернатора, показать ему ему выданную королевой и бумагу и попросить о содействии, но этот путь долгий и не гарантирует успех. Если полковник Ринальди не пожелал встретиться с родными братьями, он вполне может наплевать и на распоряжение губернатора, который в свою очередь не станет ссориться с представителем столь влиятельной в здешних местах семьи. Заявиться без предупреждения и проверить на личном опыте, действительно ли живущая на острове собака способна искусать до полусмерти? Но слабоумие и отвага никогда не были его девизом. Самое разумное - это сперва встретиться со слугой, а поскольку сегодня пятница, то встреча более чем вероятна.
Приняв такое решение, Кеннел отправился на городской рынок. Он был окружен невысокой оградой из красного кирпича и, вероятно, для того, чтобы осложнить работу ворам, имел лишь одни ворота. Справа от ворот располагался трактир, он же и постоялый двор, где останавливались купцы, приехавшие издалека. Кеннел снял небольшую комнатку в трактире, договорился с её владельцем, что когда слуга появится, он даст ему знать, и задремал на узкой и жесткой, но чистой кровати, вознаграждая себя за ночное путешествие. Около полудня его разбудил стук в дверь. Это был хозяин, который указал Кеннелу на бродившего между рядами с овощами высокого, седоватого, коротко стриженного человека с военной выправкой, в руках которого так странно смотрелась большая плетеная корзина для провизии, а не меч. Рядом с ним бежала большая мохнатая собака.
Кеннел подошел к этому человеку, с учтивым полупоклоном назвал себя и показал свою королевскую грамоту. На лице слуги не отразилось ровно никаких эмоций.
- Я хотел бы встретиться с вашим господином и задать ему несколько вопросов.
- Мой господин ни с кем не встречается, - этот человек говорил не как слуга, а как равный. - он для того и поселился на острове, чтобы избежать лишнего общения.
- Я провожу расследование по приказу ее величества и не принадлежу к обычным посетителям или собеседникам.
- Ну и что? Вы не судья и не ее королевское величество, по закону вы не имеете права чего-либо требовать от людей. И ваша грамота адресована чиновникам, вот их и расспрашивайте. До свиданья.
Кеннел ещё хотел что-то сказать но слуга весьма неучтиво повернулся к нему спиной и зашагал прочь. Собака поспешила за ним. Кеннел подумал, что слуга не успел ничего купить, корзинка пуста, и как бы он не торопился, он все равно пробудет на рынке не менее часа. Поскольку Лебяжий остров располагался довольно близко от берега, этого времени вполне хватит, чтобы добраться до него и поговорить с полковником.
На пристани Кеннел нанял первую попавшуюся лодку и поплыл к Лебяжьему острову. Работая веслами, он размышлял над тем, как склонить полковника к разговору. Дул попутный ветер, и через четверть часа лодка оказалась у берегов острова, оказавшихся невысокими и крутыми одновременно, так что пришлось искать бухту, чтобы пришвартоваться. Плавая в поисках бухты, Кеннел увидел на берегу неподвижно стоявшего высокого мужчину, одетого в чёрный плащ с капюшоном. Капюшон был так низко опущен на лоб, что лица практически не было видно, и в такую солнечную, хотя и ветреную погоду это выглядело более чем странно. Расстояние между Кеннелом и мужчиной в черном позволяло переговариваться, и он крикнул:
- Вы полковник Густав Ринальди, бывший адъютант покойного принца Карла-Евгения? Меня зовут Кеннел, я сыщик и хотел бы побеседовать с вами по приказу королевы!
Мужчина вздрогнул всем телом, как человек, выведенный из состояния глубокой задумчивости, а затем нетерпеливо махнул рукой, как бы говоря "Прочь!"
- Я не займу у вас много времени! - не сдавался Кеннел. - Я хочу задать вам всего лишь несколько вопросов!
- Убирайтесь! - крикнул мужчина, - убирайтесь прочь! Я не буду с вами разговаривать!
Из-под капюшона его голос звучал глуховато, но слова можно было разобрать.
- Но вы Густав Ринальди?!
- Я Густав Ринальди и это мой остров! Убирайтесь!
В этот миг внезапно налетел сильный порыв ветра, качнул лодку Кеннела и сорвал капюшон с головы Ринальди. В ослепительно ярком свете южного солнца сыщик отчетливо увидел, что лицо Ринальди обезображено, изуродовано так же, как лицо госпожи Лютении: на нём не было носа, а по бокам не было ушей.
Ринальди взвыл, как воет раненое животное, и, ухватив левой рукой мелкие камешки, валявшиеся под ногами, стал швырять их в лодку Кеннела. Но камешки не долетели до цели, бессильно падая в прибрежные волны, и этот детский жест в исполнении взрослого мужчины и воина произвел жутковатое впечатление. При его виде, а еще более - при виде страшной гримасы отчаяния, исказившей без того изуродованное лицо, Кеннел понял, что разговора не будет, и повернул назад. Впрочем, это был тот случай, когда нежелание говорить само по себе достаточно красноречиво.
Отплыв от острова, Кеннел увидел, что к нему приближается другая лодка, в которой сидел слуга. Не желая вступать в возможный конфликт с этим человеком, он поплыл в открытое море и сделал изрядный крюк, прежде чем вернулся в порт.
Вернув лодку лодочнику, Кеннел невольно порадовался, что снова стоит на твердом берегу. Сильный ветер нагнал тучи, то и дело скрывавшие солнце, море начало волноваться. К тому моменту, когда он дошел до постоялого двора, тучи полностью покрыли небо, а ветер усилился так, что то и дело перехватывал дыхание.
- К буре идет, - сказал хозяин постоялого двора, и Кеннел не мог с ним не согласиться.
Буря разразилась через полчаса и хотя бушевала недолго, успела натворить бед: повалить деревья, сорвать несколько крыш, унести в море два парусника. Прислушиваясь к грозному голосу стихии, Кеннел, находясь в безопасности в своей комнатке, размышлял над увиденным. Итак, странности в поведении бывшего адьютанта объяснялись очень просто, но при каких обстоятельствах он лишился носа и ушей? Поединок, в котором он проиграл и не смог пережить двойной позор: поражение и увечье? Очень сомнительно, учитывая, что можно случайно отсечь мечом что-то одно, например, ухо, но не всё одновременно. Кто-то напал на него и изуродовал? Кто? И почему Ринальди не подал на этого кого-то жалобу, почему он не обратился к покойному королю? Из гордости? Но такие вопросы вполне решаются келейно, без привлечения общественности. Впрочем, не исключено, что келейно они и решились... вот только адъютанту от этого уже было ни холодно, ни жарко, он не захотел показываться на людях уродом и решил жить отшельником.
Сходство с повреждениями госпожи Лютении подталкивало к мысли, что виновником был Вейт, но почему тогда он ещё два месяца спокойно служил в гвардии без всякого наказания? Опять же, если Вейт изуродовал жену под влиянием настойки, изготовленной Корнелией Зигу, то как объяснить совершение подобного преступление до её появления? А может, устранение адъютанта таким зверским способом являлось частью заговора? Что, если адъютант участвовал в заговоре, а потом попытался выдать своих сообщников и был наказан?
Не придя ни к какому окончательному выводу, Кеннел, едва буря стихла, решил вернуться в столицу: дальнейшее пребывание в Ошене было бессмысленным. Но хозяин постоялого двора отговорил его, мотивируя тем, что сейчас в дороги ужасном состоянии, и пока не разберут завалы деревьев на них, отправляться в путь дорогу было бы чистым безумием. Кеннел признал его правоту и остался ночевать на постоялом дворе. Он уже спал, когда около половины двенадцатого в дверь постучали.
- Кто там? - вскинулся спросонья Кеннел.
- Это слуга полковника Ринальди, - ответил глухой голос за дверью.
Кеннел зажег свечу, отворил дверь и предложил войти, но ночной гость остался стоять на пороге.
- Я пришел по поручению своего господина. Он просит вас никому не рассказывать о том, что вы увидели.
- Я не знаю, смогу ли выполнить вашу просьбу. Но если вы ответите на несколько моих вопросов, постараюсь.
Слуга молчал.
- Вы же понимаете, - продолжал Кеннел, - что я не забуду увиденного и в итоге докопаюсь до истины. Но меня не интересует ваш господин сам по себе, его история - это лишь небольшая часть расследования, маленький кусочек мозаики, и если вы поможете мне его заполнить, я обещаю хранить вечное молчание.
- Спрашивайте, - решился слуга. В дрожащем свете свечи его светлые глаза горели, как у волка, и Кеннел невольно подумал, что причина, помешавшая ему отомстить за своего господина, должна была быть очень серьёзной.
- Если я всё рассмотрел верно, то совсем недавно вашему господину кто-то отрезал оба уха и отсек нос?
- И правую руку до локтя. Не думаете же вы, что мой господин позволил бы себя изуродовать, будь он способен носить меч?
- Кто это сделал?
- Мертвец. Его уже нет в живых.
- Ронан Вейт?
- Нет. Имя я не назову. Потому что оно станет смертным приговором и вам и мне и моему господину. Ещё вопросы?
- Спасибо, больше вопросов у меня нет. Даже не знаю, что пожелать вашему господину, разве что возвращение душевного спокойствия.
- А вам я желаю поскорее развязаться с этим делом. Вы не понимаете, во что впутались. Прощайте.
Свежие комментарии