Глава двадцать третья
После посещения Аллина Кеннел был уверен, что все горные селения представляют собой столь же убогое зрелище, но когда под вечер они добрались до Клернарвоха, его мнение изменилось. Это селение располагалось на берегу необычайно красивого озера, почти идеально круглого, с чистыми голубыми водами, в которых отражались высокие вершины гор. Дома в Клернархове, деревянные, как и в Аллине, выглядели намного опрятнее и добротнее, а их ставни и двери украшала пусть очень простая, но резьба. Участки вокруг домов были приведены в порядок, дрова хранились в аккуратных дровяных сараях, на огородах росли репа, капуста и лук, и рядом с каждым домом зеленели три-четыре невысокие кудрявые высокогорные яблоньки. Бедность, конечно, проглядывала и здесь, но откровенной нищеты не было. Однако если крепкие дома в Клернарвохе и отличались от хижин Аллина в лучшую сторону, то население выглядело точно так же: тот же типаж, та же одежда и даже деревянные бусы на женщинах такие же.
Вим обычно останавливался у давнего знакомца, живущего в доме у самого озера, и был уверен, что и в этот раз проблем не будет. Но когда путники подъехали к нему и на лай собаки вышел хозяин - седой морщинистый мужчина лет шестидесяти пяти, то вместо приглашения в дом начались какие-то переговоры. Они велись между Вимом и хозяином на местном наречии, и потому все, что оставалось Кеннелу - это стоять и ждать, пока вопрос решится, ибо он не понимал ни слова. Наконец Вим повернулся к нему и объяснил, что происходит.
Он всегда останавливался в небольшой пристройке к дому, но сейчас хозяин вынуждены был отселить в нее свою мать, девяностолетнюю старуху, сошедшую с ума. В доме места нет, и все, что он может им предложить - это ночевку на чердаке. Можно попробовать поискать другое жилье, но дело в том, что горцы крайне неохотно пускают в свои дома незнакомых людей, то есть его, Вима, может, и пустят, а Кеннела, которого видят впервые - вряд ли. В Аллине староста пустил его лишь потому, что он был с Вимом, а Вим - его дальний родственник.
- Так как: попытаемся поискать другое жильё или заночуем на чердаке?
Кеннел махнул рукой, как бы говоря, что он изначально не рассчитывал на комфорт, и отсутствие оного его не пугает.
- Я согласен и на чердак. А если там будет слишком душно или грязно, я готов переночевать под этими яблонями.
На чердаке царил малоприятный запах мышеедины, но хозяин уверил Вима, что грызунов тут нет. Пока хозяин с Вимом ходили за сеном и старыми лоскутными одеялами, из которых собирались соорудить примитивные постели, Кеннел поставил в угол дорожный мешок и подошел к маленькому слуховому окну. Из него был хорошо виден противоположный берег озера, поросшим густым лесом. Если очень внимательно присмотреться, то за деревьями виднелось что-то серое. Когда они подъезжали к селению, Вим сказал, что охотничий домик, куда Кеннел так стремится, находится в той стороне.
Первым делом, однако, пришлось навестить местного старосту. Кеннел показал ему документ, выданный ему королевой, и, не уточняя своей миссии, сказал, что хотел бы побывать в охотничьем домике. Казалось, что староста к нему не имеет никакого отношения: домиком занимается смотритель, назначенный еще при покойном короле Ингварде. Только он имеет ключи от него и может пустить туда путников.
- Вам нужно идти к нему,- сказал староста. - Вы легко найдете его дом: возле него висит флаг.
Хотя полинявшая красно-желтая тряпка, висевшая возле дома в центре Клернарвоха, походила на королевский флаг весьма отдалённо, ее хватило, чтобы выделить жилище смотрителя среди других. Во дворе развешивала белье жена смотрителя, женщина с приятной и не совсем типичной для горцев внешностью: светло-каштановые волосы, серо-голубые глаза, нежный румянец на слегка загорелом лице. Чуть поодаль рубил дрова парень лет двадцати пяти, смугловатый, с блестящими черными глазами - сын. Если бы не он, Кеннел подумал бы, что женщине никак не больше тридцати пяти лет. Подобная моложавость тоже была не характерна для обитателей высокогорья. На общем языке мать и сын говорили плохо, но всё-таки говорили и сумели объяснить Кеннелу, что смотритель три дня тому назад поломал ногу и лежит теперь дома.
Смотритель охотничьего домика, грузный черноволосый мужчина средних лет, полусидел-полулежал на лавке, вытянув поломанную конечность, которую здесь лечили прадедовским способом: привязали к доске да и положились на волю Божию. На Кеннела он сперва смотрел со смесью удивления и недоверия. Рядом с ним находился второй сын, смуглый юноша лет восемнадцати-девятнадцати. Когда сыщик показал смотрителю королевскую грамоту, смотритель так долго в неё вглядывался, словно хотел выучить наизусть, а потом что-то сказал сыну. Юноша вышел и через несколько минут вернулся с другой грамотой, с которой свисала точно такая же королевская печать. Кеннел понял, что это патент смотрителя, однако не сразу сообразил, зачем он ему понадобился. И только когда смотритель стал рассматривать поочередно печати на обоих документах, сравнивая, одинаковые ли они, до Кеннела дошло, что он попросту не умеет читать и таким образом пытается убедиться, что предъявленная ему грамота настоящая. Что ж, тем лучше.
- Да, это королевская грамота, - заявил наконец смотритель, отдавая Кеннелу документ, - и я готов служить её величеству.
- Вы же читали, что написано в грамоте? - спросил Кеннел. - Я уполномочен осмотреть охотничий домик.
- Он в полном порядке, - заверил Кеннела смотритель, - но я не могу вас туда провести. Вас проведёт туда мой младший сын. Сегодня уже поздно, скоро начнет темнеть, а завтра с утра он придёт к вам и отведет вас в охотничий домик.
Кеннел вернулся в дом у озера, где хозяйка уже приготовила ужин. На нём присутствовала вся многочисленная семья, включая ту самую полоумную мать хозяина, евшую жадно и неопрятно. Кеннел бросил в её сторону любопытный взгляд. Она действительно выглядела очень старой: сплошь седые волосы не просто белые, а с какой-то желтизной, лицо сморщенное, как печеное яблоко, во рту лишь несколько желтых зубов, однако ничто в выражении этого сморщенного лица не говорило о безумии. Сыщику показалось, что речь идет скорее о старческом слабоумии, чем о подлинном сумасшествии.
После ужина Кеннел и Вим поднялись на чердак и после недолгого разговора о планах на завтрашний день отправились спать. Ночь прошла спокойно, а после завтрака к Кеннелу пришел младший сын смотрителя и повел его вдоль озерного берега к охотничьему домику. Парень оказался весьма разговорчивым и поведал по дороге, что не только его отец - смотритель королевского домика, но и мать во время визита Элеоноры-Августы два года тому удостоилась чести ей прислуживать. В его глазах это была немалая честь.
- Её величество щедро вознаградила матушку за труды, подарила ей свой плащ. А матушка подарила его бабушке, так у нас принято. Нашу семью знают во дворце. Наша семья особенная. Мой дед тоже был смотрителем. И мой старший брат будет смотрителем в своё время.
Хотя Кеннел и его юный спутник шли быстро, дорога заняла три четверти часа, то есть домик был одновременно и не очень далеко от селения, и в тоже время достаточно отдален, чтобы поселяне не слышали и не видели, что там происходит. Юноша сказал, что в охотничьем домике, кроме членов его семьи, никто из жителей селения не бывает даже тогда, когда он пуст. В то же время свита Элеоноры-Августы не наведывалась в Клернарвох, а саму принцессу горцы видели лишь раз и то издалека - когда она, покинув охотничий домик, проезжала мимо селения. Судя по тому, что малейший намек на тропинку отсутствовал и они шли по высокой траве, обитатели Клернарвоха не только в домик, но и в целом на тот берег озера ходили нечасто.
Наконец Кеннел и его спутник подошли к деревянному забору высотой в человеческий рост. Юноша отпер навесной замок на воротах, толкнул одну тяжелую створку рукой, и та со скрипом приоткрылась. Взору Кеннела открылись прямоугольный двор, вымощенный камнями, но вымощенный неровно, так что непривычный человек легко мог споткнуться; одноэтажный каменный дом с тремя окнами на фасаде и покатой крышей; деревянная конюшня и в углу - колодец под навесом. Все было очень простое, чтобы не сказать - грубое, и только на фоне бедных жилищ горцев могло произвести благоприятное впечатление. В других, более богатых краях так могла бы выглядеть усадьба зажиточного фермера, а не королевская резиденция. Дом был крепкий, но легкая запущенность бросалась в глаза: меж камней двора росла трава, медные задвижки ставней и ручка двери позеленели, на крыше не хватало нескольких черепиц.
Внутри охотничий домик выглядел чуть лучше, чем снаружи. Его сердцем был большой зал с огромным камином, в центре которого стоял дубовый стол со стульями, а не лавками, как в домах горцев. Резное кресло во главе стола явно предназначалось для лиц королевской крови. На одной из стен висел яркий гобелен со сценами охоты, а другую стену украшали многочисленные оленьи рога. Рядом с залом располагалась кухня с медной и оловянной утварью и посеребренной посудой.
- Наверно, ваша матушка готовила ее высочеству?
- Нет, повар готовил. Она мыла посуду и полы, - ответил юноша. - Два дня.
- Вы хотите сказать, что ее высочество пробыла здесь всего два дня?
- Да. В феврале охота плохая, погода плохая, снега не было, сплошные туманы. Матушка говорила, что дичь так и не попробовали, не было добычи.
Короткий коридор вел в три спальни: одна, с высокой резной кроватью, предназначалась для королевских особ, две попроще - для придворных. Если учесть, что конюшие ночевали в конюшне, а прислуга - на чердаке, то в домике могло разместиться человек двенадцать, но юноша сказал, что свита ее высочества была вдвое меньше.
Судя по нетронутому слою пыли, лежавшему на всех вещах, охотничий домик давненько никто не навещал - и не прибирал. Октавиан Стор сказал правду: мать Элеоноры-Августы живет не здесь. Впрочем, и сам домик, и его интерьер меньше всего ассоциировались с образом изящной красавицы: всё здесь было рассчитано на неприхотливых мужчин-охотников, которые запивают дичь крепким элем и готовы спать вповалку на полу, не снимая сапог. Встречаются и женщины такого типа, но искать их нужно не в королевских дворцах.
Охотничий домик плотно обступали деревья, служившие защитой от посторонних глаз и от ветра. И дальше густой лес тянулся вплоть до очень крутой, практически отвесной скалы, лишенной растительности, вершина которой утопала в облаках. Местность казалась дикой и первобытной, несмотря на близость селения.
Зачем приезжать в такую глушь на охоту, да еще в самом неподходящем месяце, когда то же самое можно иметь относительно недалеко от столицы? Ответ на этот вопрос Кеннел, вернувшись в селение, попытался найти в разговоре с женой смотрителя, но женщина не смогла добавить к той информации, которую он уже получил от её сына, почти ничего нового. Полы она мыла поздним вечером, когда все расходились по своим спальням, а днём всё время проводила на кухне. Она подтвердила, что никакая дичь на кухню не поступала, из чего она сделала вывод, что охота была неудачная. Но на кого охотились принцесса и ее свита, почему она так быстро уехала - над эти жена смотрителя даже не задумывалась. Все её впечатления сводились к восторгу красотой Элеоноры-Августы и роскошными одеяниями принцессы и сопровождавших её придворных. Зато женщина охотно согласилась показать ему подаренный принцессой плащ, который она отдала своей матери.
Глава двадцать четвертая
В небольшом домике Эрханаллан - так звали мать смотрительницы - Кеннела поджидал сюрприз. Он ожидал увидеть сморщенную старушку, а его встретила высокая, статная женщина лет пятидесяти, не более, на вид, с волосами цвета ржи, в которых с трудом можно было заметить отдельные седые волосы, и яркими голубыми глазами. Внешним обликом она разительно отличалась от всех встреченных им горцев. Когда жена смотрителя сказала, что её матери уже за семьдесят, сыщик искренне удивился. Удивила его и спокойная, полная неуловимого обаяния манера держаться, присущая светским дамам, но весьма неожиданная у крестьянки с натруженными, потемневшими руками: только они одни и выдавали возраст Эрханаллан. Кого-то ему это манера напоминала, напоминала не сильно, но отчетливо.
Кеннел выразил восхищение внешностью Эрханаллан - и сожаление, что у нее только одна дочь, которой она передала свою красоту. Поскольку Эрханаллан не говорила на общем языке, дочь перевела его комплимент. Женщина добродушно улыбнулась и принялась что-то рассказывать. Голос у нее был молодой и мелодичный.
- Мама говорит, что если бы вы видели её отца, Анчланорха, то не удивились бы ее внешности. Ее отец - мой дед - был самый красивый мужчина во всем высокогорье. Он умер в девяносто три года, и у него были все свои зубы и очень мало седины. А волосы у него были как золото и светились. И я не единственный ребенок - у меня есть старшая сестра, она живет в селении Виерллех, замужем за братом старосты.
Эрханаллан достала из сундука тот самый плащ - действительно роскошную вещь, достойную принцессы или королевы. Это был не широкий расклешенный плащ, а прямой, длиной до колена, с прорезями для рук, сшитый из плотной шелковой ткани кофейного цвета с золотыми узорами и отороченный по подолу и на воротнике мехом соболя. Когда Эрханаллан с видимым удовольствием надела плащ, Кеннел снова удивился: он шел ей так, как может идти одежда, для которой ты рождён. В этот момент солнце наконец-то пробилось из-за туч, и его лучи озарили скромную горницу, заставив сиять золотой узор на плаще и волосы Эрханаллан. И Кеннел наконец-то понял, кого она ему напоминает.
- Вам кто-нибудь говорил, что вы похожи на Элеонору-Августу? - вырвалось у него.
Дочь перевела его слова, и женщина расхохоталась - искренне и беззаботно.
- Мама говорит, что если вы влюбились, то зря, - улыбнулась дочь, - она слишком стара для вас.
Неужели это та, кого он ищет? Но если ей больше семидесяти, - а судя по рукам, это всё же так, - она никак не может быть матерью Элеоноры-Августы. И ее дочь, живущая в Клернарвохе, тоже не может - ее дети ровесники детей принца Максимиллиана, не родила же она одновременно и тех, и этих! Но чем тогда объяснить сходство и этот подарок?
Тут Эрханаллан на миг повернулась лицом к дочери и спиной к нему, и Кеннел понял, почему Элеонора-Августа отдала такую дорогую вещь. Спереди плащ был великолепный и почти новый, но спинку уродовали заштопанные места, напоминавшие длинные кривые шрамы. Что произошло? Клыки кабана, когти медведя? Если бы это были они, то Элеоноре-Августе пришел бы конец.
- Эта вещь была сильно изорвана, - пояснила с помощью дочери Эрханаллан, - и мне пришлось приложить много усилий, чтобы привести её в порядок.
Желая проверить впечатление, Кеннел попросил примерить плащ дочь Эрханаллан. И хотя телосложением и ростом они почти не отличались, на дочери плащ сидел хуже, а главное, не чувствовалось непринужденности, естественности: сразу видна была хорошенькая поселянка, нарядившаяся в чужую вещь.
Покрасовавшись в плаще, женщины бережно свернули его и положили в сундук. Затем Эрханаллан предложила Кеннелу и дочери перекусить: поесть немного овечьего сыра с орехами. За трапезой Кеннел узнал, что красавец Анчланорх - сын известного охотника, знавшего горы, как свои пять пальцев, что его мать умерла родами и ее никто не помнит, и что у Эрханаллан был брат, сорвавшийся в пропасть молодым и неженатым, к большому горю родителей.
Кеннел чувствовал, что напал на след. Если бы он встретил Эрханаллан в столице, то мысль о родстве с Элеонорой-Августой у него бы не возникла: блондинки там не то чтобы на каждом шагу, но всё же не редкость. Но здесь, в горах, такое сходство стимулировало самые неожиданные версии: слишком выделялся такой типаж на общем фоне. Интересно было наблюдать, как золотые кудри Анчланорха постепенно растворялись в потомках: у дочери косы цвета ржи, внучка - светлая шатенка, а правнуки темноволосые и уже ничем не отличаются от остальных жителей селения. Кеннел спросил, есть ли ещё в Клернарвохе люди со светлыми волосами, и ожидаемо получил отрицательный ответ. Если мать королевы отсюда, из этих мест, она должна принадлежать к этому роду. Дело не только в волосах, но и в том неуловимом, что объединяет порой даже не похожих друг на друга родственников.
Однако когда Кеннел прямо спросил у Эрханаллан, знала ли она женщину, на женился принц Максимилиан, то получил обычный уклончивый ответ. Эрханаллан ничего не помнила и не знала. Ее дочь также развела руками. При этом атмосфера беседы чуть-чуть, но изменилась в худшую сторону, словно он затронул тему, о которой говорить не принято. Едва он доел свой сыр, Эрханаллан сказала, что ей пора доить корову, и Кеннел понял, что визит окончен.
Из дома Эрханаллан Кеннел вышел с убеждением, что за охлаждением стоит нежелание рассказать правду. Но какую? Кто мать королевы - вторая дочь Эрханаллан, живущая в другом селении? Или незаконная дочь ее погибшего брата, которую семья не признала? Или внебрачная дочь ее отца? Если Анчланорх так долго сохранял красоту, стать и силу, то он явно сохранил и способность стать отцом. Гипотетической дочери первого красавца могло быть столько же лет, сколько Альбе-Регине.
Когда Кеннел вернулся в дом у озера, безумная старуха сидела во дворе и грелась на солнце. Увидев гостя, она заговорила с ним на общем языке.
- Зачем ты приехал, чужеземец? Ты не охотишься и не обмениваешь камни.
- Вот пойду после обеда охотиться, - ответил Кеннел, решивший осмотреть лес вокруг охотничьего домика - нет ли там другого жилья.
- Ты кого-то ищешь, - внезапно сказала старуха.
- Да, - решил подыграть сумасшедшей Кеннел, - я хотел увидеть Анчланорха, но опоздал, он уже умер.
Внезапно лицо старухи исказилось, она подскочила к сыщику и закричала, размахивая кулаками:
- Велича ищешь? Отродье? Все их боятся, а я не боюсь! Я слишком близко к смерти, чтобы боятся. Ты тоже хочешь себе золотоволосого ублюдка, да? Но ты старый для них, они любят молодых, с твердыми яйцами, как отец Анчланорха! Знаешь, как они делают? Закрывают глаза одной рукой, а другой берут за яйца! А могут и оторвать, как его сыну! Отродье! Как можно, они же не люди!
На ее крики из дома выскочил хозяин, кое-как утихомирил мать и увел в пристройку. Тут подошел Вим, на этот раз с таким довольным лицом, с каким Кеннел его еще не видел: выгодно обменял камни. Вим появился очень кстати, ибо хозяин, выйдя из пристройки, обратился к сыщику с упреками.
- Он говорит, что не ожидал, что ты напугаешь его мать.
- Я всего лишь назвал имя Анчланорха и никого не пугал.
- Тогда он извиняется. Дело в том, что его мать когда-то была влюблена в Анчланорха, но он избрал другую, и с тех пор она его ненавидит. Она забыла, что он умер.
- Скажите, а почему она назвала его отродьем?
- Его мать сумасшедшая и не понимает, что говорит.
- А как так может быть, что старуха знает общий язык, а её нет? - спросил Кеннел у Вима.
- Он знал, но забыл.
После обеда Вим с хозяином решили распить кувшин яблочного эля, а Кеннел, прихватив на всякий случай рогатину, направился к охотничьему домику. Погода, как это бывает в горах, снова переменилась: небосвод закрыли сизые тучи, подул холодный ветер. Гладкая поверхность озера, по берегу которого шел Кеннел, покрылась рябью. Когда он вошел в лес, верхушки деревьев тревожно зашуршали, словно предупреждая любопытного путника, что дальше идти не стоит. Кеннел не послушал их и, обойдя забор вокруг охотничьего домика, заметил узкую просеку - не то естественную, не то созданную людьми. Ему пришло в голову, что она может вести к еще одному охотничьему домику, в котором живет Альба-Регина. Идя по просеке, Кеннел обратил внимание, что на деревьях нет никаких звериных отметин - следов медвежьих лап или рогов оленя. И подлесок нигде не поломан, словно здесь нет никого крупнее зайца. Учитывая близость людей, такое вполне могло быть.
Примерно через полчаса просека вывела его к очень крутому горному склону, на который, однако, можно было подняться без всяких приспособлений по подобию каменных ступеней. Они были разной высоты и наклона, но Кеннел, оставив рогатину внизу, довольно быстро поднимался по ним, пока не добрался до небольшой площадки на каменном выступе. С нее открывался изумительный вид на горы: иной художник-пейзажист отдал бы пять лет жизни, чтобы его увидеть. Далеко внизу в долине лежал Аллин, а вокруг горы зеленели горы, продернутые тонкими голубыми лентами рек. Серое небо и отсутствие солнца придавало пейзажу некий драматизм и в то же время величие. Полюбовавшись, Кеннел хотел подняться выше, но тропинка закончилась. Дальше шла почти отвесная скала.
Задрав голову, Кеннел увидел справа на расстоянии в четыре человеческих роста еще один выступ с площадкой, но до неё не вскарабкаться - разве что птица долетит. Нет никакого второго домика, он зря потратил время - разве что полюбовался панорамой гор. Ничего не оставалось, как спускаться вниз, тем более, что ветер усилился и похоже, скоро начнётся дождь.
Дождь начался, когда Кеннел был как раз на половине тропинки. Каменные "ступени" мгновенно стали мокрыми и скользкими, и он подумал, каково подниматься по ним феврале - если, конечно, кто-то решался на это. Только он подумал об этом, как поскользнулся, попытался удержать равновесие, хлопнулся о ступеньку залом и дальше поехал вниз как по тем ледяным горкам, которые устраивают для ребятишек зимой. Но горки гладкие, а каменные ступени больно кололи спину острыми выступами. У подножия склона Кеннел оказался быстрее, чем рассчитывал, но с ушибами спины и разорванной рубахой. Хорошо, что когда он вышел из дома, еще светило солнце, и он не взял с собой камзол - его бы постигла та же участь. Запасная рубаха у него с собой есть, а камзол один.
Зато Кеннел, проведя невольно следственный эксперимент, понял, где и при каких обстоятельствах Элеонора-Августа разорвала свой плащ. Спрятавшись от дождя под деревом, он рассмотрел снятую рубаху и увидел, что каменные выступы ступенек оставили на ней такие же прорехи, какие были на плаще - длинные, с неровными краями, вот только он штопать их не будет. Совершенно очевидно, что в феврале Элеонора-Августа так же проехалась вниз по каменной лестнице. Но зачем она по ней поднималась? Кеннел вспомнил холеный вид королевы: последнее, что могло прийти в голову - то, что эта утонченная красавица будет карабкаться по горам, да еще в непогоду. Так хотела полюбоваться пейзажами? Исключено: в те дни стоял туман.
Чтобы человек до такой степени пренебрег привычным образом жизни, изменил своим привычкам и отправился черт знает куда в самое неподходящее время года, а потом в тумане чуть ли не на ощупь поднимался на смотровую площадку над бездной, у него должна быть очень сильная мотивация. Особенно если этот человек - столь спокойная и сильная личность, как королева Элеонора-Августа. Нет, не каприз погнал ее в горы, не взбалмошность избалованной обитательницы дворца. Эта женщина ничего не делает просто так. В тумане она не могла увидеть ничего, но она могла повидаться с кем-то. Или не повидаться, если этот кто-то не пришел на встречу. А кто мог назначить встречу наследнице престола с тем, чтобы она бросилась на зов? Мужчина? Смешно. Любой мужчина сам прибежал бы к ней, стоило ей шевельнуть бровью. Она могла откликнуться на зов лишь одного человека - родной матери. Значит, Альба-Регина где-то рядом.
А что, если мать королевы сошла с ума и живет одна где-то в хижине, затерянной в этих лесах? Она не может жить слишком далеко от Клернарвоха: ей нужна еда, одежда и прочее. Если прочесать окрестные леса, эту хижину можно найти.
Дождь закончился также внезапно, как и начался. Кеннел вернулся в селение, сменил рубаху, надел камзол и отправился опять по тому же маршруту. Вим и хозяин дома успели к тому времени так напиться, что даже не заметили его появления. Вплоть до начала сумерек Кеннел шарил по притихшему лесу, сжимая в руке рогатину. Он видел зайцев, белок, пару раз в глубине деревьев мелькнула рыжая лиса, но ни разу ему не попались малейшие следы человека. Усталый вернулся он в селение и без труда договорился с Вимом, что они пробудут в Клернарвохе ещё один день.
Однако этот неожиданно жаркий день стал одним большим разочарованием. Кеннел с рассвета до позднего вечера прочесывал лес, разорвал о какие-то колючки вторую рубаху, чуть не поломал ногу, зацепившись за корень и растянувшись на земле, взмок, как каменотес, проголодался как волк, устал как собака - и ровным счетом ничего не нашёл. Оставалась одна надежда - Виерллех.
Свежие комментарии